Услыхав от белоснежного скакуна, что нарт Унаджоко не погиб, Малечипх осталась жить в его доме. Теперь люди знали о том, что витязь цел и невредим, что он отпустил домой своего коня без всадника, желая испытать жену и Малечипх.

Мать и сестра нарта, тронутые нежной и преданной любовью маленькой Малечипх к Унаджоко, сказали ей:

— Отныне ты наша невестка, ты — наши очи, ты — наша душа.

Они взяли Малечипх под руки, ласково усадили ее на подушку и ухаживали за ней, как за дорогой гостьей.

Старый Жагиша с женой тоже провели несколько дней под радушным кровом Унаджа, после чего хозяин с почетом проводил их до половины пути.

Умный конь, видевший все своими глазами, прискакал к нарту и рассказал, как было дело. Унаджоко, не медля, вскочил в седло и возвратился домой. Не забыл он захватить с собой богатую одежду для молодой жены. Он разошелся со своей старшей гуашей, которая выказала ему так мало преданности в беде, и зажил с красавицей Малечипх душа в душу, отвечая любовью и заботой на ее преданную любовь.

Как только вернулся Унаджоко, отец его, Унадж, решил испытать, умна ли его маленькая невестка. Позвал он сына и дал ему кусок кожи.

— Снеси-ка эту кожу Малечипх, пусть она сошьет тебе чувяки. Чтобы ты завтра же надел новые чувяки!

Малечипх соскребла шерсть, размяла кожу руками и, когда она стала мягкой, ловко сшила обувь. Поутру вышел Унаджоко в новых чувяках.

Старый Унадж поглядел на ноги сына и ничего не сказал, хоть и остался доволен мастерством невестки.

Вечером свекор снова прислал ей кожу. Но маленькая Малечипх не стала шить новых чувяков. Она припрятала кожу, а обувь, снятую мужем, размяла руками, заботливо смазала бараньим салом и поставила на место.

Каждый вечер Унадж давал сыну кожу на чувяки, и тот относил ее жене. Все куски кожи маленькая Малечипх складывала под лежанку, а обувь, сшитую в первую ночь, разминала и смазывала салом. Отцу казалось, будто Унаджоко каждое утро выходит в новых чувяках.

Когда прошел месяц, Унадж сказал сыну:

— Ну-ка, сынок, принеси всю обувь, которую сшила тебе молодая жена, и покажи мне!

Унаджоко, не долго думая, достал из-под лежанки двадцать девять кусков кожи, не скроенных и не сшитых, и показал отцу.

Старый Унадж обрадовался:

— Значит, каждое утро сын выходил в одних и тех же чувяках, которые становились новыми в золотых ру ках Малечипх. “Из невестки выйдет толк!” — подумал старик.

Через несколько дней Унадж обратился к сыну:

— Завтра, сын мой, ты должен разобрать свой дом и поставить себе новый!

Огорченный и озабоченный, Унаджоко вошел к жене.

— О чем ты печалишься, дорогой муженек? — спросила его Малечипх.

— Мы должны завтра разобрать свой дом и по ставить новый. Так велел отец! — объявил Унаджоко.

— Об этом не горюй! Привези только завтра на рассвете арбу камыша и соломы для кровли да еще арбу глины, и все будет ладно! — успокоила мужа Малечипх.

Поутру Унаджоко привез глину и солому. Быстро сняли они обветшалую крышу и покрыли дом заново, а стены маленькая Малечипх обмазала глиной. Свекор поглядел и остался очень доволен.

— Завтра мы с тобой отправимся в дорогу. Вели Малечипх припасти нам такой еды, чтобы в пресном соли вовсе не было, а в соленом ее было много, — так распорядился старый Унадж.

Снова Унаджоко пришел к жене озабоченный.

— Отец сказал, завтра отправимся в дорогу и велел тебе приготовить такую еду, чтобы в пресном вовсе не было соли, а в соленом ее было много. Чудной у меня отец! Всегда загадывает какую-нибудь загадку. Как только мы с ним выезжаем за селенье, он говорит: “Ну-ка, сынок, приставь лестницу к небу!” — “Где же мне взять лестницу в степи? — отвечаю я. — Разве я ее за седлом таскаю?” Едем дальше. Отец начинает снова: “Ну-ка, сынок, укороти дорогу!” Я отвечаю: “Как же я могу укоротить дорогу? Разве разрезать на куски, да один кусок откинуть прочь! Или, может быть, взять за оба конца и сложить вдвое?” Едем дальше. Как только въедем в лес, отец говорит: “Эй, сынок, пригони из чащи пару бурых коней с белыми хвостами!” Сколько ни ищу, — коней в лесу нет и в помине! Когда делаем при вал, я достаю еду. Пресное оказывается совсем без соли, а соленое — пересолено так, что кусок не идет в горло. Тут мы садимся на коней и поворачиваем к дому. Отец начинает меня бить и не перестает, пока не при едем в селенье. — Так закончил Унаджоко свой рассказ.

— И это не беда, не печалься, — промолвила Ма лечипх. Проворно приготовила она еду и, увязывая до рожные сумки, стала наставлять мужа: — Когда прика жет отец приставить лестницу к небу, — ты выезжай вперед, разгони коня и, стоя на седле, покрасуйся перед старым нартом, покажи ему, какой ты ловкий наездник! Когда прикажет отец укоротить дорогу, — ты ему от вечай: “Запевай песню, а я буду подпевать!” Отец за поет, а ты подтягивай негромко, чтобы не заглушать его голоса. Когда прикажет отец пригнать из леса двух бу рых коней с белыми хвостами, ты ступай в чащу, срежь две кизиловых палки, концы их очисть от коры,, про буравь шилом и свяжи шнурком. Палки эти положи под стременные ремни старого нарта. Когда увидишь, что отец в пути притомился, соскочи с коня, возьми отцовско го коня за повод и помоги старику спешиться. Расстели бурку, усади его поудобней и разложи перед ним еду.

На рассвете отец с сыном оседлали коней и отправились в путь. Долго ли, коротко ли они ехали,—наконец Унадж сказал:

— Приставь-ка, сынок, лестницу к небу!

Сын хлестнул коня плетью, выехал вперед, и, вскочив ногами на седло, показал лихую джигитовку. Отец остался доволен, но промолчал.

Через некоторое время отец приказал:

— Укороти, сынок, дорогу!

— Запевай, а я подтяну! — отвечал сын.

Старый нарт запел, а молодой стал подтягивать негромко, чтобы не заглушить его голоса. Так, с песней, доехали они до опушки леса.

Придержав лошадь, промолвил старик:

— Пригони-ка, сынок, из леса пару бурых коней с белыми хвостами!

Унаджоко спешился, пошел в чащу, срезал две кизиловых палки, очистил концы, пробуравил шилом и связал шнурком. Обе палки подложил он под стременные ремни старого нарта, говоря:

— Пригодятся!

Это тоже пришлось по душе старику. Поехали они дальше. Видит Унаджоко, — разгорячились кони и грызут удила, а старый Унадж повесил голову. Тут сын проворно соскочил наземь, взял отцовского коня за повод и, держа левое стремя, помог отцу спешиться. Унаджоко разостлал бурку, усадил старого нарта и разложил перед ним еду. Снедь, приготовленная маленькой Малечипх, оказалась по вкусу Унаджу: половина еды была замешана только на масле и меду, а другая — на сметане и яйцах.

Поев досыта, отец взял плеть и стал хлестать сына. Унаджоко на бегу прыгнул в седло и погнал коня вскачь, стремясь уйти от побоев. Но Унадж догнал сына и продолжал бить его всю дорогу. Унаджоко с воплями въехал во двор. Малечипх увидела из окна, что свекор хлещет ее мужа плетью. Унаджоко спрыгнул с коня и толкнул дверь, но Малечипх заперла ее изнутри. Старый нарт спешился и продолжал хлестать сына плетью.

— Отвори скорее, не то он меня до смерти за бьет! — взмолился Унаджоко.

Но Малечипх из-за двери отвечала:

— Кто трусливо бежит, спасаясь от побоев, тот их заслужил! Если ты бежал к жене от отцовской плети, — разве не убежишь ты с поля битвы?

Старый нарт остался доволен словами невестки. Он перестал бить сына и вошел в дом. Только тогда Малечипх отворила свою дверь и впустила мужа.

— А если бы меня убивали, ты бы тоже так посту пила? Почему ты заперла Дверь? — закричал разгневан ный Унаджоко.

— Если даже родная мать станет с тобой бороть ся — не позволяй ей повалить себя! — отвечала Мале чипх. — Убегая от врага, ты можешь спастись от смерти, но не спасешься от позора. Тогда не надейся на мою защиту!

Слова маленькой Малечипх проникли в душу Унаджоко. Нарт поклялся быть бесстрашным в бою и, пока бьется сердце, не отступать перед врагом.

Недолго прожил старый Унадж после женитьбы сына. Тяжко захворав и зная, что дни его сочтены, позвал он к себе Унаджоко:

— Недолго осталось жить мне, сынок. Многое сбы лось из того, чего я хотел для тебя. Но есть у меня три желания. Ты должен их исполнить.

— Разве я когда-нибудь ослушался тебя, отец? — спросил Унаджоко.

— Ты всегда был послушным сыном. Но эти три завета выполнить не так легко! — промолвил старик.

— Для нарта нет трудных дел!—воскликнул Унад жоко. — Я исполню твою волю во что бы то ни стало, клянусь Уашхо-каном!

— Если так, — то выслушай мои три завета,— проговорил старый Унадж. — Чтобы стать настоящим нартом, ты должен каждый год жениться на новой жене, каждый год строить новый дом и каждый год пахать на ста рябых быках.

Вскоре Унадж скончался.

Похоронив отца, Унаджоко отправился в поход с двумя удалыми нартами. Неожиданно пришлось ему замешкаться. Унаджоко отпустил удальцов домой, наказав им:

— Передайте поклон моей Малечипх и скажите, чтобы ждала меня только через месяц. Смотрите, друзья, — чтобы сегодня были дома, а завтра поспели обратно!

Унаджоко дал им два куска богатых тканей—пусть Малечипх сошьет себе новые наряды к его приезду.

Нарты прискакали в селение и вручили подарки Малечипх. Она поблагодарила их и велела сказать мужу:

— Звезда — одну, луна — две меры. Во имя двух белошеих голубей прошу не обижать двух черных во ронов!

Нарты очень удивились и всю дорогу твердили непонятные слова, чтоб не забыть. Возвратясь к Унаджоко, они стали просить его:

— Ради всемогущего Тха, объясни нам, что могут означать слова Малечипх: “Звезда — одну, луна — две меры. Во имя двух белошеих голубей прошу не обижать двух черных воронов”.

— От двух кусков ткани, — сказал Унаджоко, — один из вас отрезал локоть, а другой — два. Не так ли?

— Это верно, — признались нарты.

— Догадавшись об этом, просит Малечипх, во имя двух белошеих голубей, — то есть себя и меня, — не обижать двух черных воронов, то есть вас, совершивших нечестный поступок. Это она и велела мне передать.

Пристыженные нарты подивились уму женщины и поклялись больше так не поступать.