Здесь начинается и говорится о том человеке, что звался Сиги и слыл сыном Одина. И другой еще человек помянут в саге, а имя ему — Скади; он был властен и велик, а все же из них двоих был Сиги и властнее и родовитее, как говорили люди в то время. Был у Скади раб, о котором стоит сказать в саге; звали его Бреди; он был разумен во всем, за что ему приходилось браться; иные слыли поважнее его, но искусства и сноровки было у них не меньше, да, пожалуй, чуточку и побольше.

Надо теперь сказать о том, что всякий раз, как Сиги выезжал на звериный лов, был с ним и раб-тот, и гонялись они за зверем весь день до вечера. А когда вечером сходились, то всегда случалось так, что Бреди убил много больше… чем… Сиги; (и тому казалось) хуже худого (что какой-то) раб охотится лучше его.

Вот приезжает он под вечер домой и говорит, что Бреди ускакал от него в лес — «и скрылся он с глаз моих, и ничего я о нем не знаю», Скади слышит речь Сиги и думает, что это, верно, обман и что Сиги убил раба. Вышли люди его искать, и тем кончились поиски, что нашли его в некоем сугробе, и велел Скади тому сугробу именоваться отныне Сугробом Бреди, и переняли это люди и зовут так всякий сугроб, который побольше. Тут и открылось, что Сиги убил раба и умертвил преступно. Тут объявили его лишенным мира, и не может он больше оставаться дома у отца. Тогда Один проводил его вон из той страны и совершил с ним долгий путь, и не оставлял его, пока тот не пришел к боевым стругам. И вот собрался Сиги в поход с тою дружиною, что дал ему отец при расставании, и в походе том был он удачлив. И так повернулось его дело, что, наконец, завоевал он себе землю и владение, а затем взял за себя знатную невесту и стал могучим конунгом и большим человеком и правил в Гуннской земле и слыл величайшим воителем. Был у него от жены сын по имени Рерир; он рос у отца и вскоре стал высок ростом и ко всякому делу годен.

Вот стал Сиги стар годами. Было у него много завистников, так что, наконец, сговорились против него те, кому он крепче всего верил; а то были его шурья. Напали они на него, когда он меньше всего ожидал, и было у него мало людей, а у них больше, и в той схватке пал Сиги со всею своею гридью.

Сын его Рерир не был при том побоище, но получил он от друзей своих и властителей такую силу войска, что овладел и землею и престолом после Сиги, отца своего. И вот он видит, что стал обеими ногами на своем господарстве и вспоминает он о распре своей с дядьями, убийцами отца; и собирает тут конунг большую дружину и идет войною на родичей своих с тою ратью. И они знают, какова их вина перед ним и что мало он теперь ценит родство с ними. И сделал он так, что ушел оттуда не раньше, чем убил всех кровников своих, хотя и было это совсем негоже. Тут завладел он землею и властью и богатством и стал он теперь большим человеком, чем был отец. Взял Рерир большую добычу и жену такую, чтоб была ему под стать. И вот живут они вместе долгое время, и нет у них ни детей ни наследников. Это показалось им за беду, и просят они богов с великим рвением, чтобы родилось у них дитя. И вот говорят, что Фригг услыхала их мольбу и Один тоже, о чем они просили; он недолго думает и зовет свою валькирию, дочку Хримнира-ётуна, и дает в руки ей яблоко и велит отнести к конунгу. Она взяла яблоко то, надела на себя воронье платье и полетела, пока не прибыла туда, где конунг тот сидел на кургане. Она уронила яблоко конунгу на колени. Он схватил то яблоко и догадался, к чему оно. Идет он тогда домой к своей дружине, и вошел к королеве и поел от того яблока.

Надо теперь сказать, что королева вскоре затяжелела, и много времени проходит, а она не может разродиться. Тут пришла пора Рерира выступить в поход, по обычаю конунгов, чтобы защитить свою землю. В этом походе случилось так, что Рерир заболел, а затем умер и собрался в путь к Одину, и многим это казалось желанным в те времена.

А с болезнью королевы происходит все то же; ребенок у нее не рождается, и вот уже шесть зим, как длится этот недуг. И вот она решает, что больше ей незачем жить. И приказала она, чтобы вырезали у нее ребенка, и было сделано так, как она приказала. То был мужской приплод, и мальчик тот был велик ростом, когда родился, как и следовало ждать. Сказывают так, что этот мальчик поцеловал мать свою, прежде чем она умерла. Тут дали ему имя, и был он наречен Вёльсунгом; он сел на королевство в Гуннской земле после отца своего; стал он вскоре велик и силен и решителен во всем, что требует мужества и мужской мощи; сделался величайшим воителем и победоносцем в битвах тех, что случались на ратных походах.

Когда же он созрел годами, тут посылает Хримнир к нему дочь свою Хльод, о которой прежде говорилось, что она летала с яблоком к Рериру, отцу Вёльсунга. И тут он берет ее за себя, живут они вместе долгое время, и брак их счастлив. Родилось у них десять сыновей и одна дочь. Старший сын их звался Сигмундом, а дочь — Сигню; эти двое были близнецами, и слыли во всем первое и красивее других детей Вёльсунга-конунга, хотя и все прочие сыновья выросли крепкими мужами; и долго жила о том молва и память, что были Вёльсунги великими богатырями и были превыше едва ли не всех людей и в мудрости, и в ловкости, и во всяческой доблести, как о том говорится в преданиях.

Сказывают, что Вёльсунг-конунг велел выстроить славную некую палату, а строить велел так, чтобы посреди палаты росло огромное дерево и ветви того дерева с дивными цветами ширились над крышей палаты, а ствол уходил вниз в палату ту, и звали его родовым стволом.

Сиггейром звали одного конунга; он правил Гаутской землей; был он могучий конунг и многодружинный. Он поехал к Вёльсунгу-конунгу и посватал Сигню себе в жены; этому слову рад был король, а с ним и сыновья, а сама она была не рада, но все же просила отца быть тут судьею, как и во всем прочем, что до нее касалось. А конунгу тому помыслилось за благо ее выдать; и так была она обручена Сиггейру-конунгу. Когда же начнется тот пир и свадьба, то пусть-де приедет Сиггейр-конунг на пир к Вёльсунгу-конунгу. Сготовил конунг пир, какого нет лучше, и когда пир тот был готов, сошлись там гости Вёльсунга-конунга и Сиггейра-конунга в назначенный день, и было с Сиггейром-конунгом много знатных людей.

Сказывают так, что было разложено много костров вдоль палаты той; и вот стоит посреди палаты большая эта яблоня, о которой была речь. И тут говорится, что, когда расселись люди вечером вокруг костров, то человек некий вошел в палату. Тот человек был людям неведом с виду. Тот человек так был одет: плащ на нем заплатанный, ступни босые, а на ногах холстинные штаны. Тот человек в руке держал меч и шел прямо к родовому стволу, а на голове у него шляпа; был он очень высок и стар и крив на один глаз. Он взмахнул мечом и так вонзил его в ствол, что меч тот вошел в дерево по рукоять. Все люди приветствовали того человека; тогда он заговорил и сказал:

— Тот, кто этот меч вытащит из ствола, получит его от меня в дар, и сам он в том убедится, что никогда не держал в руках лучшего меча.

Затем выходит этот старик вон из палаты, и никто не знает, кто он такой и куда идет. Тут повскакали они с мест и заспорили о том, кому взяться за меч; думали, что достанется он тому, кто первым до него доберется. Наконец знатнейшие подошли первыми, один за другим, но не было тут такого, кому бы удалось это дело, ибо меч не шелохнулся ни в какую сторону, сколько за него ни хватались. И вот подошел Сигмунд, сын Вёльсунга-конунга, схватил меч и вырвал его из ствола, точно он там лежал свободно, дожидаясь Сигмунда. Это оружие так всем было по душе, что никто, думалось им, не видал ему равного, а Сиггейр предложил в обмен тройной вес меча в золоте. Сигмунд сказал:

— Ты мог взять этот меч раньше меня оттуда, где он лежал, если бы тебе подобало его носить. А теперь, раз он достался мне в руки, никогда ты его не получишь, хоть бы отдал ты за него все свое золото.

Сиггейр-конунг осердился на такую речь и подумал, что это заносчивый ответ. Но так как норов его был такой, что был он большой кознодей, то притворился он, будто это дело ничуть его не заботит, а сам в тот же вечер задумал месть, которую после и совершил.

Надо теперь сказать о том, что Сиггейр в тот вечер возлег на ложе вместе с Сигню. А на другой день настала хорошая погода, и сказал Сиггейр-конунг, что собирается домой и не хочет ждать, пока ветер рассвирепеет и плыть будет нельзя. Ничего не говорится о том, что Вёльсунг-конунг или сыновья его удерживали зятя, особливо когда увидели, что он ничего другого не хочет, как только уехать с пира. Тогда молвила Сигню отцу своему:

— Не хочу я ехать на чужбину с Сиггейром, и душа моя ему не рада, и знаю я от прозрения своего и от родовой нашей фюлгьи, что из-за этого брака пойдут у нас великие невзгоды, если тотчас он не будет расторгнут.

— Не должна ты так говорить, дочка, — сказал он, — ибо срам великий и ему и нам — расторгнуть с ним брак без всякой вины, и не будет у него к нам ни веры никакой ни дружбы после такого разрыва, и злом он нам оплатит, как только сумеет, да и нам не пристало нарушать слово.

Вот собрался Сиггейр-конунг в обратный путь, но прежде чем уехать со свадьбы, позвал он Вёльсунга-конунга, свояка своего, к себе в Гаутскую землю и всех сыновей его с ним через три месяца времени, а также и всю дружину, какую пожелает он с собой взять, чтоб чести его было пристойно. Хочет-де Сиггейр-конунг искупить вину свою, что прогостил на свадьбе той всего одну ночь, а это у людей не в обычае. Тут обещал Вёльсунг-конунг приехать и быть там в назначенный день; на том расстались свояки, и поплыл Сиггейр-конунг домой с женой своею.

Надо теперь сказать про Вёльсунга-конунга и сыновей его, как едут они в уговоренный срок в землю Гаутов по зову Сиггейра-конунга, свояка своего, и есть у них три струга на море, и все хорошо снаряжены; и удачно переплыли и подошли на стругах своих к Гаутской земле поздним вечером. И в этот самый вечер вышла к ним Сигню, дочка Вёльсунга-конунга, и зовет отца своего на тайную беседу и братьев тоже, и говорит им мысли свои про Сиггейра-конунга, что собрал он непобедимое войско, — «и хочет он вас обмануть, и прошу я вас, — говорит она, — чтобы вы поплыли отсюда обратно в свои земли и собрали как можно больше дружины, и вернулись сюда, и отомстили за себя, и не попали бы в беду, ибо не избежать вам его коварства, если не прибегнете к тому, что я вам предлагаю».

Тогда молвил Вёльсунг-конунг:

— Ходит о том молва среди всех народов, что молвил я во чреве матери слово и дал зарок никогда не бежать страха ради ни от жара ни от железа, и так творил я досель — и стану ли я отступаться от слова на старости лет? Пусть девы не корят сыновей моих на игрищах, будто испугались они смерти, ибо всякий умрет в некий час, и никто в свой час не избегнет кончины. Такой мой совет: никуда не бежать и работать десницей, сколь силы хватит. А бился я сотни раз; и было у меня дружины часом больше, а часом меньше — и всякий раз я побеждал. И пусть не пронесется слух, будто я вспять повернул иль просил пощады.

Тут горько заплакала Сигню и все умоляла его, чтобы ей не возвращаться к Сигтейру-конунгу. Вёльсунг-конунг отвечает:

— Конечно, должна ты идти домой к своему хозяину и быть при нем, что бы ни стряслось с нами.

Тут вернулась Сигню домой, а они заночевали. А на утро то, едва рассвело, велит Вёльсунг-конунг людям своим встать и сойти на берег и изготовиться к бою. Вот выходят они на берег во всеоружии, и немного погодя является Сиггейр-конунг со всем своим войском, и начинается меж ними жесточайший бой, и побуждает конунг людей своих, чтоб нападали как можно яростней, и сказывают, будто Вёльсунг-конунг и сыновья его выходили против полков Сиггейра-конунга восемь раз в один день и рубили оберучь, а как вздумали выйти в десятый, пал тут Вёльсунг-конунг посреди рати своей, и вся дружина его с ним, кроме десятерых сыновей, хоть и стояла против них много большая сила, чем они могли отразить. Вот все сыны его схвачены, и узами связаны, и в полон уведены.

Сигню увидела, что отец ее убит, а братья живьем взяты и обречены на смерть; тут позвала она Сиггейра-конунга на тайную беседу. И молвила Сигню:

— Хочу я просить тебя, чтобы ты не сейчас велел убить братьев моих, а лучше велел бы посадить их в колоду. А со мною случилось, как говорится, что «рад глаз, пока видит»; и не прошу я о них дольше, так как знаю, что просьба мне не поможет.

Тогда отвечал Сиггейр:

— Мудра ты и мощна мыслью, раз просишь для братьев своих худшей муки, чем быть им порубленными. И будет по просьбе твоей, ибо больше мне по сердцу, чтоб они злее мучились и дольше терзались до смерти.

Тут велит он сделать, как она просила. И взяли большую колоду и набили ее на ноги тем десяти братьям на некоем месте в лесу; и вот сидят они там целый день до ночи. А как сидели они в колоде той о полуночи, вот выходит к ним из лесу старая волчиха; была она и велика и собой безобразна. Удалось ей загрызть одного из них насмерть; затем съела она его без остатка и пошла прочь. А на утро то послала Сигню к братьям своим человека, которому больше всех доверяла, узнать, что деется; а когда он вернулся, то сказал ей, что умер один из них. Очень ей показалось тяжко, что все они так умрут, а она им помочь не может. Коротко сказать, девять ночей кряду приходила эта самая волчиха в полночь и заедала одного из них до смерти, пока все погибли и Сигмунд один остался. И вот, когда настала десятая ночь, послала Сигню верного своего человека к Сигмунду-брату и дала в руки ему меду и велела, чтоб он смазал лицо Сигмунда, а немного положил ему в рот. Вот идет тот к Сигмунду и делает, как ему ведено, и возвращается домой. Ночью приходит тут эта самая волчиха по своей привычке, и думала она загрызть его насмерть, как братьев; и тут чует она дух тот медвяный и лижет ему все лицо языком, а затем запускает язык ему в рот. Он не растерялся и прикусил волчице язык, Стала она крепко тянуть и с силой тащить его назад и так уперлась лапами в колоду, что та расселась пополам; а Сигмунд так мощно сжал зубы, что вырвал ей язык с корнем, и тут приключилась ей смерть. И сказывают иные так, будто эта самая волчиха была матерью Сиггейра-конунга, а приняла она такое обличие через свое волшебство и чародейство.

И вот Сигмунд освободился и разбита колода та, и остался Сигмунд в лесу. Снова Сигню посылает проведать, что деется и жив ли Сигмунд. А когда они пришли, рассказал он им все, что было между ним и волчихой той. Вот возвратились они домой и поведали Сигню, что сделалось. Пришла она тогда и разыскала брата, и порешили они, чтобы он сделал землянку в лесу; и проходит так некоторое время, и Сигню прячет его там, и все, что нужно, ему носит. А Сиггейр-конунг думает, что все умерли Вёльсунги.

Породил Сиггейр-конунг с женою своею двух сыновей, и сказывают о них, что, когда старшему сыну минуло десять зим, послала она его к Сигмунду, дабы быть ему в помощь, если тот пожелает предпринять что-либо в отместку за отца своего. Вот идет мальчик в лес и поздно вечером приходит к землянке Сигмундовой. Тот принял его хорошо, как подобает, и велел ему, чтобы замесил тесто — «а я пойду набрать хворосту». И дает он ему в руки мешок с мукой, а сам идет за хворостом тем. А когда он вернулся, — не замесил мальчик теста. Тут спрашивает Сигмунд, готово ли тесто, а он отвечает:

— Не посмел я тронуть мешок тот с мукой; там в муке что-то копошится.

Понял тут Сигмунд, что не будет этот мальчик так крепок духом, чтобы взять его к себе. И вот когда они с сестрою свиделись, говорит Сигмунд, что нет с ним настоящего, пока мальчик тот при нем. Сигню молвила:

— Тогда возьми ты его и убей; не должен он дольше жить.

Так он и сделал.

Вот прошла эта зима, а на следующий год посылает Сигню младшего сына к Сигмунду; и нечего тут долго сказывать, а случилось с ним, как и с первым: убил Сигмунд этого мальчика по совету Сигню.

И гласит предание, что сидела Сигню однажды в своей горнице, и пришла будто к ней туда колдунья одна, вещая очень. Тут стала Сигню с ней говорить.

— Хотела бы я, — молвила она, — чтобы мы поменялись обличьем. Ты, — говорит она колдунье, — тут хозяйствуй.

И вот сделала она по своему ведовству, что они поменялись обличием, и уселась колдунья в палате Сигню на ее хозяйстве и вечером легла в постель с королем, а он и не приметил, что не Сигню с ним спит. Надо теперь сказать про Сигню, как пошла она к землянке брата своего и просит приюта на ночь:

— Потому что заблудилась я в лесу том и не знаю, куда идти. — Он сказал ей, чтоб она оставалась и что он не откажет ей, женщине, в ночлеге, а сам подумал, что она не отплатит ему предательством за добрый прием. Вот вошла она к нему, и сели они за стол. Он часто на нее поглядывал, и показалась она ему красивой и пригожей. А когда они насытились, говорит он ей, чтоб была у них одна постель на эту ночь, если ей угодно. Она тому не противится, и кладет он ее подле себя на три ночи сряду. Потом возвращается она домой и застает колдунью ту и просит ее опять поменяться обличьями, и колдунья так и сделала.

А когда пришло время, родила Сигню мальчика-сына. Мальчика того назвали Синфьётли. А когда он подрос, то вышел он и крупным, и сильным, и с лица красивым — и весь в род Вёльсунгов. И не минуло ему еще и десяти зим, как послала его мать в землянку к Сигмунду. Прежних сыновей своих, перед тем как посылать, испытывала она, пришивая им рукава к коже и мясу; они не могли стерпеть и кричали. И так же поступила она с Синфьётли, а он и не шелохнулся. Тогда сдернула она с него свиту, так что кожа пошла следом за рукавами. Она сказала, что, верно, ему больно. Он молвил:

— Малой показалась бы эта боль Вёльсунгу.

И вот приходит мальчик тот к Сигмунду. Тогда Сигмунд приказал ему замесить для них тесто, а сам-де он пойдет хворосту набрать, — и дает в руки ему мешок, Затем уходит он за хворостом тем, а когда вернулся, Синфьётли уже с хлебом управился. Спросил тогда Сигмунд, не нашел ли он чего в муке.

— Показалось мне, — отвечал тот, — точно было в муке той что-то живое, как я начал месить; так я и замесил заодно и то, что там было. Тогда промолвил Сигмунд, а сам засмеялся:

— Не дам я тебе есть этого хлеба нынче вечером, потому что ты замесил в него самую ядовитую змею.

Сигмунд был таким богатырем, что принимал яд, и тот ему не вредил; а Синфьётли мог выносить яд только извне, но не мог ни есть его, ни пить.

Надо теперь сказать о том, что Синфьётли показался Сигмунду слишком молодым для мести, и захотел он сперва приучить его понемногу к ратным тяготам. Вот ходят они все лето далеко по лесам и убивают людей ради добычи. Сигмунду показался мальчик похожим на семя Вёльсунгов, а считал он его сыном Сиггейра-конунга и думал, что у него — злоба отца и мужество Вёльсунгов, и удивлялся, как мало он держится своего рода-племени, потому что часто напоминал он Сигмунду о его злосчастии и сильно побуждал убить Сиггейра-конунга.

Вот однажды выходят они в лес на добычу и находят дом некий и двух людей, спящих в доме, а при них толстое золотое запястье. Эти люди были заколдованы, так что волчьи шкуры висели над ними: в каждый десятый день выходили они из шкур; были они королевичами.

Сигмунд с сыном залезли в шкуры, а вылезть не могли, и осталась при них волчья природа, и заговорили по-волчьи: оба изменили говор. Вот пустились они по лесам, и каждый пошел своей дорогой. И положили они меж собой уговор нападать, если будет до семи человек, но не более; и тот пусть крикнет по-волчьи, кто первый вступит в бой.

— Не будем от этого отступать, — говорит Сигмунд, — потому что ты молод и задорен, и может людям прийти охота тебя изловить.

Вот идет каждый своею дорогой; но едва они расстались, как Сигмунд набрел на людей и взвыл по-волчьи, а Синфьётли услыхал и бросился туда и всех умертвил. Они снова разлучились. И недолго проблуждал Синфьётли по лесу тому, как набрел он на одиннадцать человек и сразился с ними, и тем кончилось, что он всех их зарезал. Сам он тоже уморился, идет под дуб, отдыхает…

Он молвил ……… «… на помощь, чтоб убить семерых, а я против тебя по годам ребенок, а не звал на подмогу, чтоб убить одиннадцать человек».

Сигмунд прыгнул на него с такой силой, что он пошатнулся и упал: укусил его Сигмунд спереди за горло. В тот день не смогли они выйти из волчьих шкур. Тут Сигмунд взваливает его к себе на спину и несет в пещеру: и сидел он над ним и посылал к троллам волчьи те шкуры.

Видит однажды Сигмунд в лесу двух горностаев, как укусил один другого за горло, а затем побежал в лес и воротился с каким-то листом и приложил его к ране, и вскочил горностай жив-здоров. Сигмунд выходит из пещеры и видит: летит ворон с листком тем и приносит к нему; приложил он лист к ране Синфьётли, и тот вскочил здоровым, точно и ранен никогда не бывал. После этого вернулись они в землянку и были там, пока не пришла им пора выйти из волчьих тех шкур. Тут взяли они шкуры и сожгли на костре и закляли их, чтобы они никому не были во вред. А в том зверином обличий свершили они много славных дел на землях Сиггейра-конунга. И когда Синфьётли возмужал, то решил Сигмунд, что хорошо испытал его.

Вот немного времени проходит, и задумывает Сигмунд отомстить за отца, если удастся. И вот однажды выходят они вон из землянки и подкрадываются к дому Сиггейра-конунга поздно вечером и вступают в сени, что перед палатой; а стояли там пивные чаны, и они за ними спрятались. А королева знает, что они тут, и хочет с ними повидаться; а когда они сошлись, то и порешили, что примутся за месть, как только стемнеет.

У конунга с Сигню было двое детей, оба в младенческих летах. Играют они на полу золотыми кольцами и бегают за ними по палате и прыгают. А одно кольцо выкатилось в сени те, где сидел Сигмунд с сыном, и мальчик выскочил вслед, чтоб поймать кольцо. Вот видит он, сидят два человека, огромных и грозных, и шлемы у них нахлобучены, и брони блестят. Тут бежит он назад в палату к отцу и говорит ему все, что видел. Тут догадался конунг, что хотят его застигнуть врасплох.

Вот слышит Сигню, что они говорят; встает она с места, берет обоих детей и ведет в сени те и молвит:

— Да будет вам ведомо, что они выдали вас, и вам мой совет, чтобы вы их убили.

Сигмунд говорит:

— Не хочу я убивать детей твоих, хотя они меня и предали.

Но Синфьётли не смутился и ударил мечом и убил обоих детей и бросил их в палату перед Сиггейром-конунгом. Тут конунг встает и велит людям, чтоб они схватили тех двух людей, что спрятались в сенях в тот вечер. Вот выбегают люди и хотят наложить на них руки, но они защищаются крепко и храбро, и хуже всех достается тому, кто к ним поближе. Но, наконец, одолевают их числом, и вот они схвачены и узами связаны, и в цепи закованы, и сидят так всю ночь. Вот думает конунг про себя, какой бы смерти их предать, чтоб подольше они умирали; а когда настало утро, велит тут конунг насыпать большой курган из камней и дерна. А когда курган соорудили, повелел он поставить посреди кургана того огромную плиту, одним концом кверху, другим книзу. Была она так велика, что шла от края до края кургана, и обойти ее было нельзя. Тут велит он взять Сигмунда и Синфьётли и посадить в курган тот по обе стороны плиты, ибо думал, что тяжелее им будет умирать врозь и все же слышать друг друга. А как начали закрывать курган тот дерном, то приходит туда Сигню и несет в охапке пук соломы и бросает в курган к Синфьётли и велит рабам скрыть это от конунга; они на то согласились, и засыпан был курган. А когда стемнело, молвил Синфьётли Сигмунду:

— Сдается мне, что хватит нам пищи на время; вот королева бросила нам в курган мяса и обернула его соломой.

А как взялся он за мясо, — видит: засунут туда меч Сигмундов, и узнал он его наощупь по рукояти, потому что темно было в кургане том. И сказал он про то Сигмунду, и оба обрадовались. Вот всадил Синфьётли острие то в плиту и нажал крепко — и меч пробивает камень. Ухватился тут Сигмунд за острие, и стали они пилить плиту ту и не переставали, пока не перепилили, как в песне сказывается:

Камень огромный

крепко режут

Сталью Сигмунд

и Синфьётли.

И вот они — оба вместе в кургане том и режут насквозь дерн и камень, и так выходят вон из кургана.

Вот идут они назад к палате то, — а люди там все спят. Они натаскали дров к палате и подожгли дрова. И проснулись от дыма те, что были внутри, а палата та уж над ними пылает. Конунг спрашивает, кто зажег огонь.

— Здесь я сам друг с Синфьётли, сестричем моим, — сказал Сигмунд, — и сдается нам, знаешь ты теперь, что не все Вёльсунги умерли.

Он просит сестру свою выйти к нему и принять от него добрый почет и великую честь, и хочет он возместить ей за все ее горести. Она отвечает:

— Узнай теперь, как припомнила я Сиггейру-конунгу смерть Вёльсунга-конунга. Я послала на смерть наших сыновей, потому что казались они мне негодными для мести; и я же ходила к тебе в лес под видом вёльвы, и Синфьётли — наш сын. И оттого у него великое мужество, что рожден Синфьётли от сына и от дочери Вёльсунга-конунга. И с тех пор я делала все, чтоб Сиггейр-конунг принял смерть. И так много учинила я для мести той, что дольше мне жить не под силу. Умру я теперь с Сиггейром-конунгом добровольно, хоть жила я с ним неохотно.

Затем поцеловала она Сигмунда, брата своего, и Синфьётли и вошла в огонь и пожелала им счастья. Тут приняла она смерть вместе с Сиггейром-конунгом и всей его гридью. Оба родича взяли корабли и дружину, и поехал Сигмунд в свою отчину и прогнал из страны того князя, что сел там на место Вёльсунга-конунга.

Стал тут Сигмунд мощным конунгом и славным, мудрым и великим; взял он себе жену по имени Боргхильд. Было у них двое сынов: один звался Хельги, а другой Хамунд. А когда родился Хельги, явились норны и предвещали ему судьбину и молвили, что быть ему из всех конунгов славнейшим. Сигмунд в то время вернулся с войны и подошел к сыну с пучком порея в руке, и тут дал он ему имя Хельги и при даче имени такие дары: угодья Хрингстадир и Сольфьёль и меч, и пожелал ему хорошо расти и удаться в род Вёльсунгом. Вырос Хельги великодушным и многолюбимым и первым среди мужей во всяком деле. Сказывают, что он выступил в поход пятнадцати лет от роду. Был Хельги конунгом над дружиной, а Синфьётли был придан ему в помощь, и правили дружиною оба.

Сказывают так, что Хельги повстречался на походе с конунгом тем, что звался Хундингом. Он был могучим конунгом и многодружинным и правил землею. Начинается тут между ними бой, а Хельги крепко наступает, и тем завершается битва, что Хельги достается победа, а Хундинг-конунг падает среди своей дружины. Вот думает Хельги, что сильно он вырос, раз поразил он такого могучего конунга. Сыновья же Хундинга собрали войско против Хельги и хотят отомстить за отца. Было у них жестокое сражение, и выходит Хельги навстречу полкам братьев тех и ищет по приметам сыновей Хундинга-конунга и поразил сынов Хундинга — Альва и Эйольва, Херварда и Хагбарда — и славную добыл победу.

И как поехал Хельги с поля битвы, повстречал он в лесу женщин многих и прекрасных на вид; но одна возвышалась над всеми. Скакали они в прекрасных доспехах. Хельги спросил имя той, что ехала впереди; а она назвалась Сигрун, дочерью Хёгни-конунга. Хельги молвил:

— Поедем к нам, и будьте желанными гостями.

Говорит тут королевна:

— Другие есть у нас дела, нежели пить с тобою.

Хельги отвечает:

— Что это за дела, королевна?

Она отвечает:

— Хёгни-конунг обещал меня Хёдбродду, сыну Гранмара-конунга, а я дала зарок, что не охотнее я выйду за него, чем за вороненка. И все же это случится, если ты ему не помешаешь и не выйдешь против него с войском и не увезешь меня к себе, потому что ни с одним конунгом не буду я жить охотнее, чем с тобою.

— Утешься, королевна! — сказал он. — Прежде померяемся мы силами, чем будешь ты ему отдана, сперва испытаем мы, кто кого победит, и о том залежимся жизнью.

После этого рассылает Хельги людей с дарами, чтобы созвать воителей, и назначает сбор всей дружине у Красных Гор. Ждал Хельги там до тех пор, пока пришел к нему большой отряд с острова Хединсейя, и еще пришла большая дружина из Нёрвасундов с кораблями

прекрасными и крупными. Хельги-конунг зовет корабельного начальника своего, Лейва, и спрашивает его, сосчитал ли он войско. А тот отвечает:

— Не легко сосчитать, государь, корабли те, что с Нёрвасундов: на них двенадцать тысяч человек, а второе войско в полтора раза больше.

Молвил тогда Хельги-конунг, что нужно им войти в тот фьорд, что зовется Варинсфьорд, и так они сделали.

Тут застигла их великая непогода и такая буря, что волны с шумом били о борт, точно сшибались друг с другом утесы. Хельги приказал людям не пугаться и не спускать парусов, напротив, поднять их выше, чем прежде. Было похоже на то, что море захлестнет их раньше, чем они доплывут до суши. Вдруг сходит к берегу Сигрун, дочь Хёгни-конунга, с большой дружиной и приводит их в добрую гавань, что зовется Гнипалундом. Это увидели местные люди, и пришел на берег брат Ходдбродда-конунга, правившего той землей, что зовется «у Сваринсхауга». Он подал голос и спросил, кто ведет большую ту дружину. Встает Синфьётли, и на голове у него шелом блестящий как стекло, и броня белая как снег, копье в руке с видным прапорцем и золотом окованный щит. Мог он умело молвить конунгу:

— Скажи, когда покормишь свиней и собак и зайдешь к жене, что прибыли Вёльсунги и можно здесь встретить Хельги-конунга среди дружины, если Хёдбродд захочет его видеть: радость для Хельги — биться со славой, пока ты за печкой целуешь служанок.

Гранмар отвечает:

— Уж верно ты не умеешь слова сказать пристойно, ни о стародавних делах вести беседу, раз ты врешь в глаза хёвдингам. Видно, ты долго кормился в лесу волчьей сытью и братьев своих убил, и дивно мне, как ты осмеливаешься ходить в войске рядом с честными людьми, — ты, сосавший кровь из многих холодных трупов.

Синфьётли отвечает:

— Верно ты запамятовал, как был ты вёльвою на Варинсейе и говорил, что хочешь замуж, и сманивал меня на это дело, чтоб я был тебе мужем; а затем был ты валькирией в Асгарде, и чуть-было все там не передрались из-за тебя; а я породил с тобою девять волков на Ланганесе, и всем им я был отцом.

Гранмар отвечает:

— Здоров ты врать! Мне же сдается, что ничьим отцом ты не мог быть с тех пор, как оскопили тебя дочки ётуна на Торснесе; ты — пасынок Сиггейра-конунга, и валялся ты в лесах с волками; и сотворил ты все злодеяния сразу, братьев своих убил и стяжал дурную славу.

Синфьётли отвечает:

— А помнишь ли, как был ты кобылой у жеребца Грани, и скакал я на тебе во весь опор по Браваллу? Был ты затем козопасом у Гёльнира-ётуна.

Гранмар отвечает:

— Раньше накормлю я птиц твоей падалью, чем говорить с тобою.

Тут промолвил Хельги-конунг:

— Лучше и доблестнее было бы вам сразиться друг с другом, чем говорить так, что срам слушать. А сыны Гранмара, хоть мне не друзья, а все же отважные мужи.

Едет тогда Гранмар назад к Хёдбродду-конунгу, в место, именуемое Сольфьёль. Кони их звались: Свейпуд и Свеггьюд. Братья встретились у ворот замка, и Гранмар рассказал конунгу о войске. Хёдбродд-конунг был в броне, а на голове у него — шлем. Он спросил, кто они такие, «и почему ты так сердит»?

Гранмар говорит:

— Явились сюда Вёльсунги, а с ними двенадцать тысяч человек на суше, да еще семь у острова того, что зовется Сёк; а самая большая сила стоит там, где местность зовется «перед Гаванью»; и думаю я, что Хельги намерен биться.

Конунг говорит:

— Разошлем призыв по всей нашей стране и двинемся им навстречу. Нечего тому сидеть дома, кто хочет биться. Пошлем весть сынам Хринга и Хёгни-конунга и Альву-старому: они — великие воины.

Сошлись они на месте, что зовется Фрекастейн, и завязалось там жестокое сражение. Хельги шел навстречу полкам; великое было побоище. Тогда увидали они большой отряд полениц, точно в ярком огне; то была Сигрун-королевна. Хельги-конунг выступил навстречу Хёдбродду-конунгу и сразил его под самыми стягами. Тут молвила Сигрун:

— Благодарствуй за этот подвиг. Все по иному будет в этих землях. Для меня это день великой радости, а ты добудешь честь и славу, сразив столь могучего конунга.

Завладев тою землею Хельги-конунг и долго там прожил, и взял за себя Сигрун, и стал славным конунгом и знаменитым, и дальше о нем не говорится в этой саге.

Вот едут Вёльсунги домой, и больше еще увеличили они свою славу. А Синфьётли опять собрался в поход. Встретил он там красивую женщину и сильно пожелал ею завладеть. А к этой же женщине сватался брат Боргхильд, жены Сигмунда-конунга. Решают они это дело боем, и убивает Синфьётли того конунга. Вот воюет он широко и далеко и бьется во многих битвах и повсюду побеждает. Стал он среди людей славнейшим и знаменитейшим и воротился домой под осень со многими кораблями и большим богатством.

Он рассказал отцу своему, что случилось, а тот передал королеве; велит она Синфьётли уехать из их земли и говорит, что не хочет его видеть. Сигмунд сказал, что не отпустит его, и предложил ей заплатить виру за брата золотом и многим добром, хоть ни разу прежде не платил он виры ни за кого: сказал он, что нет чести тягаться с женщинами. Видит она, что своего не добьется. Она молвила:

— Вам решать, государь: таков обычай.

И стала она править тризну по брате своем с дозволения конунга и устроила пир богатейший и созвала много властителей. Боргхильд потчевала людей брагой. Она подошла к Синфьётли с большим рогом. Она сказала:

— Выпей, пасынок.

Он принял рог и поглядел в него и молвил:

— Мутное питье.

Сигмунд молвил:

— Дай его мне, — и отпил.

Королева молвила:

— Неужели должны другие пить за тебя брагу?

Вторично поднесла она ему рог.

— Пей же! — и укоряла его многими словами

Он принял рог тот и молвил:

— Обманное это питье.

Сигмунд молвил:

— Дай его мне.

В третий раз подошла она и велела ему пить, если бьется в нем сердце Вёльсунга. Синфьётли принял рог тот и молвил:

— Яд в этом питье.

Сигмунд ответил:

— Дай усам напиться, сын! — сказал он. Потому он так молвил, что был тогда конунг сильно пьян.

Синфьётли выпил и рухнул на землю. Сигмунд встал на ноги, и была скорбь его почти как смерть. И взял труп в объятья и пошел в лес и вышел на берег фьорда. Там увидел он человека на челне малом. Человек спросил, не хочет ли Сигмунд, чтоб он перевез его через фьорд. Тот согласился. Челнок был так мал, что всех не мог свезти. Погрузили сперва труп, а Сигмунд пошел по берегу фьорда. И тут же исчез челнок из глаз Сигмунда, а с ним и человек тот. После этого пришел Сигмунд домой и прогнал прочь королеву ту; и, мало погодя, умерла она.

Сигмунд-конунг вновь стал править своею страною, и был он, думается, величайший витязь и конунг в стародавнее время.

Эйлими звался конунг могучий и славный; дочь его звали Хьёрдис, что всех жен краснее и мудрее. И прослышал о том Сигмунд-конунг, что как раз ему под стать она — и никакая другая.

Ситмунд отправляется в землю Эйлими-конунга; тот готовит в честь его пир великий, — если только не пришел он с боем. И приходят послы и говорят, что с дружбой они пришли, а не с войною. И был тот пир очень богат и многолюден. Устраивали всюду для Сигмунда-конунга торг и прочие путевые удобства. Вот приходят они на пир, и садятся оба конунга в одной палате. Прибыл туда и Люнгви-конунг, сын Хундинга-конунга, и хочет он тоже породниться с Эйлими-конунгом. Эйлими знает, что приехали они по одному и тому же делу, и знает также, что надо ждать войны от того, кому будет отказано. Тогда молвит конунг дочери своей:

— Ты — умная женщина, и я обещал, что сама ты изберешь себе мужа. Выбирай же теперь одного из этих двух конунгов. А твоя воля будет моей.

Она отвечает:

— Трудным кажется мне этот выбор; а все же выбираю я того конунга, который славнее, а это — Сигмунд-конунг, хоть и очень он стар годами.

И отдали ее Сигмунду, а Люнгви-конунг уехал прочь. Сигмунд женился и взял за себя Хьёрдис; и угощение шло изо дня в день все лучше и все усерднее. После этого поплыл Сигмунд-конунг домой в Гуннскую землю, и Эйлими-конунг, свояк его, с ним; и прибыл он в свою страну.

А Люнгви-конунг и братья его собирают войско и идут войной на Сигмунда-конунга, потому что прежде всякий раз терпели неудачу, а это задело их за живое: хотят они теперь превозмочь Вёльсунгов. Вот приплывают они в Гуннскую землю и посылают сказать Сигмунду-конунгу, что не хотят к нему исподтишка подкрадываться, а сами верят, что он не убежит. Сигмунд-конунг отвечал, что выйдет на бой; он собрал войско, а Хьёрдис увезли в лес с одной служанкой, и много добра поехало с ними; там она и была, пока они бились. Викинги сошли с кораблей, а за ними непобедимая рать. Сигмунд-конунг и Эйлими подняли боевые стяги, и тут загремели трубы. Вот Сигмунд-конунг трубит в свой рог, что остался ему от отца, и побуждает дружину. Было у Сигмунда дружины много меньше. Завязалась тут жестокая битва, и хоть был Сигмунд стар, а все же сражался он люто и все время был впереди своих. Не устоит перед ним ни щит ни броня, а он весь день идет прямо на вражескую дружину, и никто не знает, чем кончится бой между ними. Много там летало дротов и стрел, и так помогали ему вещие его дисы, что не был он ранен, и неведомо, сколько людей пало от него, и были у него обе руки в крови по самые плечи. А когда продлился бой тот некое время, явился на поле том человек в нахлобученной шляпе и синем плаще; был он крив на один глаз, и в руке у него — копье. Этот человек выступил навстречу Сигмунду-конунгу и замахнулся на него копьем. А когда Сигмунд-конунг ударил со всей силы, столкнулся меч с копьем тем и сломался пополам на две части. Тут Сигмунда-конунга покинули Удачи, и многие пали из его дружины. И случилось, как говорится, что «никто — против многих»: в том бою пали Сигмунд-конунг и Эйлими-конунг, свояк его, во главе полков и большая часть их дружин.

Вот принялся Люнгви-конунг рыскать по Сигмундову дому и думает, что захватит королеву. Но не удалось это ему: не нашел он ни жены ни богатства. Проехал он тогда по всей стране и раздал людям своим земли. Мыслит он, что перебил все племя Вёльсунгов и что отныне нечего ему страшиться.

Хьёрдис пошла на поле после битвы той и ночью пришла туда, где лежал Сигмунд-конунг, и спрашивает, можно ли его выходить; а он отвечает:

Многие живы, от малой надежды; меня же бросили боги, так что не позволю я себя лечить, не хочет Один, чтоб мы обнажали меч, раз сам он его разбил; бился я в битвах, пока ему было угодно. Она молвила:

— Ни о чем бы я не жалела, если бы только ты излечился и отомстил за моего отца.

Конунг сказал:

— Иное нам суждено. Ты тяжела мальчиком. Его ты вырасти хорошо и умело, и станет тот мальчик знаменитым и славнейшим в нашем роду. Крепко храни обломки меча: из них скуют добрый меч, по имени Грам, и сын наш будет носить его и много подвигов им совершит, что вовек не забудется; и имя его будет греметь, пока мир стоит. Так учини; а меня донимают раны, и отойду я теперь к родичам нашим ушедшим.

Просидела Хьёрдис над ним, пока он не умер — и вот засиял день. Видит она, что много кораблей пристало к берегу. Молвила она служанке:

— Поменяемся платьем, и ты назовешься моим именем и скажешь, что ты — королевна.

Так они и сделали.

Викинги пришли посмотреть на великое боище, и видят: идут две женщины к лесу. Догадались они, что совершилось великое дело, и сбежались со всех кораблей. А вел ту дружину Альв, сын Хьяльпрека-конунга из Дании; он прибыл в ту страну со своим войском. Вот приходят они на поле и видят великое боище. Тут конунг приказывает разыскать женщин, и это было исполнено. Он спрашивает, кто они такие, и узнает весть против ожидания. Служанка та держит ответ перед ним и рассказывает о кончине Сигмунда-конунга и Эйлими-конунга и многих других знатных мужей и о том, кто это сделал. Конунг спросил, не знают ли они, где спрятаны сокровища конунга. Служанка та отвечает:

— Разумеется, знаем! — и показала ему сокровища те. И находят они большое богатство, так что люди не помнили, чтобы когда-либо им приходилось видеть так много золота в одном месте, ни столько драгоценностей сразу. Отнесли все на корабли Альва-конунга. Хьёрдис последовала за ним, и служанка тоже. Плывет он домой в свою землю и говорит: «Пали ныне те конунги, что всех были славнее».

Конунг стал на руль, а они уселись на корме; он разговорился с ними и оценил их речи. Прибыл конунг домой с великим богатством. Альв был человек отменнейший. И когда побыли они недолгое время вместе, спросила старая та королева сына своего Альва:

— Почему у той, что красивее, меньше колец и наряд поплоше? И сдается мне, что та из них высокороднее, которую вы меньше почтили. Он отвечает:

— И мне показалось, что не холопский у нее обычай, а когда мы с ней повстречались, умела она сказать знатным людям приветное слово, — и теперь мы ее испытаем.

И вот однажды за питьем повел конунг с ними беседу и спрашивает:

— Как узнаете вы время, когда ночь клонится к концу, а звезд на небе не видно?

Служанка отвечает:

— Есть у нас такой знак: я смолоду приучена много пить на заре, а когда я от этого отстала, то начала я потом просыпаться в тот час — и это мой знак.

Усмехнулся конунг и молвил:

— Плохо воспитали королевну.

Тут он подходит к Хьёрдис и задает ей тот же вопрос. Она ему отвечает:

— Отец мой подарил мне золотое колечко с таким свойством, что оно перед зарей холодеет у меня на пальце — это мой знак. Конунг отвечает:

— Много же там было золота, что и служанки его носили. А теперь довольно ты от меня скрывалась. И все равно обошелся бы я с тобой, как если бы мы от одного конунга родились оба, хоть ты и назвалась служанкой. А теперь будешь ты почтена более того, потому что станешь ты моей женой, и дам я за тебя вено, как только родится твой ребенок.

Она ответила ему и рассказала всю правду о себе. И стала она жить там в великой чести и в почете.

Сказывают так, что Хьёрдис родила мальчика-сына, и отвезли мальчика того к Хьяльпреку-конунгу. Обрадовался конунг, когда увидел острые те глаза, что были у него во лбу, и сказал, что ни с кем он не будет схож и никому равен. И окропили его водою и дали ему имя — Сигурд. И был он взращен у Хьяльпрека-конунга в большой любви. И как начнут исчислять наиславнейших людей и конунгов в древних сагах, так всегда будет Сигурд впереди всех по силе и сноровке, по крепости и мужеству, в коих был он превыше всех людей на севере земли.

Рос Сигурд у Хьяльпрека, и все дети его любили. Хьяльпрек женил Альва-конунга на Хьёрдис и назначил ей вено.

Регином звался пестун Сигурдов, и был он сыном Хрейдмара; он научил Сигурда всякому искусству: тавлеям и рунам и на разных языках говорить, как подобало королевичу, и многим другим хитростям. Однажды спросил Регин Сигурда, когда были они наедине, знает ли он, какое великое богатство было у его отца и кто его хранит. Сигурд отвечает и говорит, что охраняют его конунги. Регин спросил:

— Крепко ли ты им веришь?

Сигурд отвечает:

— Надлежит им хранить его, пока мне не понадобится, потому что лучше они сберегут его, чем я.

В другой раз повел Регин беседу с Сигурдом и молвил:

— Дивно мне, что ты хочешь стать конюхом у конунгов и жить, как приблудный.

Сигурд отвечает:

— Это не так, потому что мы сообща всем заправляем. И они дают мне все, что я захочу.

Регин молвил:

— Попроси их дать тебе коня.

Сигурд отвечает:

— Будет так, если я пожелаю.

Тут идет Сигурд к королю. Король спросил Сигурда:

— Чего ты от меня хочешь?

Сигурд отвечает:

— Хотим мы получить коня себе на забаву. Конунг молвил:

— Выбери себе сам коня, какого захочешь, из нашего табуна. На другой день пошел Сигурд в лес и встречает он старика с длинной бородой, и был он ему незнаком. Старик спросил, куда Сигурд идет. Тот ответил:

— Надо мне выбрать коня. Присоветуй мне.

Тот молвил:

— Пойдем и погоним коней к реке той, что зовется Бусильтьёрн. Они стали гнать коней в глубокое место реки, а те поплыли обратно к берегу, кроме одного жеребца, и его то взял себе Сигурд. Тот жеребец был серой масти и молод годами, велик ростом и красив собой; никто еще не садился к нему на спину. Бородатый человек молвил:

— Этот жеребец происходит от Слейпнира, и тщательно надо его взрастить, чтобы стал он всех коней лучше.

И тут человек исчез. Сигурд назвал коня Грани, и был тот конь превосходен: Один его выбрал. Снова молвил Регин Сигурду:

— Очень мало у тебя добра. И мне это обидно, что ты бегаешь, как деревенский парнишка; а я могу показать тебе великое сокровище, и уж верно то, что будет тебе честь и хвала до него добраться, если сумеешь.

Сигурд спросил, где оно находится и кто его стережет. Регин отвечает:

— Фафнир зовется тот, кто лежит на нем неподалеку отсюда в месте, коему имя — Гнитахейд. И когда ты придешь туда, то сам скажешь, что никогда не видал больше золота в одном месте, и не надо тебе больше того, хоть бы ты стал всех королей и старше и славнее.

Сигурд отвечает:

— Известен нам род этого змея, хоть и молоды мы еще; и слышал я, что никто не смеет супротив него выйти ради величины его и злости,

Регин отвечает:

— Это не так, рост его — как у степных змеев, и больше о нем говорят, чем есть на деле; и могло так показаться давним твоим предкам. А ты хоть и из рода Вёльсунгов, но, видно, не ихний у тебя нрав, ибо они считались первыми во всех похвальных делах.

Сигурд отвечает:

— Может то быть, что мало у нас от их богатства и крепости. А все же тебе нечего нас хулить, пока мы малы и в детских летах. И зачем ты так сильно меня подстрекаешь?

Регин отвечает:

— Есть о том сага, и я тебе ее поведаю.

Сигурд молвил

— Дай мне послушать.

— С того начинается сага эта, что Хрейдмаром звался мой отец, великий и богатый. Один сын его звался Фафнир, другой — Отр, а третий был я, и был я всех меньше и в мастерстве, и в проворстве: умел я из железа поделки делать и из серебра и из золота, и каждый раз я мастерил что-нибудь новое. У Отра, брата моего, другая была стать и природа: он был ловец великий превыше всех людей, и днем он ходил в образе выдры и все время плавал в воде и зубами ловил рыбу. Добычу относил он отцу, и было это тому большой подмогой. Очень он был похож на выдру; приходил вечером домой и ел, зажмурившись, и поодаль от всех, так как плохо видел на суше. Фафнир был всех больше и свирепее, и хотел он назвать своим все, что у нас было.

Карлик некий назывался Андвари, — говорил Регин, — плавал он все время в водопаде том, что зовется Андварафорс, в образе щуки и ловил себе там пищу, ибо множество рыбы было в водопаде. Отр, брат мой, всегда прыгал в тот водопад, выхватывал рыбу мордою и каждый раз выплывал на берег.

Один, Локи, Хёнир шли своею дорогой и пришли к Андварафорсу. Отр как раз поймал лосося и, зажмурившись, ел на берегу. Локи схватил камень, бросил в выдру ту и убил насмерть. Показалось это асам счастливой охотой, и содрали они с выдры шкуру. В тот же вечер пришли к Хрейдмару и показали ему добычу ту. Тут захватили мы их в полон и наложили на них выкуп и виру, чтобы они наполнили золотом шкуру ту и сверху прикрыли красным золотом. Тогда послали они Локи набрать золота. Он пошел к Ран и взял у нее невод; вернулся к Андварафорсу и закинул невод, и прыгнула в невод щука та. Тут молвил Локи:

Что здесь за рыба,

что плавает в речке.

А сметкой спастись не сможет?

Коль вызволить хочешь

из Хель свою голову,

Выдай мне пламя вод.

Андвари — имя мне.

Один — отец мой.

В разных реках я плавал.

В давние дни

недобрые дисы

Сулили мне жить средь жижи.

Локи видит золото то, что было у Агдвари. А когда тот выдал золото, оставался у него один перстень, но и тот отнял Локи. Карлик ушел под камень и молвил, что всякому перстень будет к смерти, кто им завладеет, а также и золотом всем.

Асы те отдали Хрейдмару клад и туго набили шкуру выдры и поставили ее на ноги: тут должны были асы насыпать золота и прикрыть шкуру снаружи; а когда это было исполнено, подошел Хрейдмар и увидел, что торчит волосок от усов, и приказал прикрыть. Тут снял Один с руки своей перстень Андваранаут и прикрыл волосок. Тогда сказал Локи:

Выдана вира,

взял ты выкуп

Жирный за нашу жизнь.

Не на радость он будет тебе и роду:

С сыном примешь ты смерть.

Затем убил Фафнир отца своего, — сказал Регин, — и зарезал его, а я ничего не получил от богатства. Стал он так свиреп, что ушел от людей и не хотел, чтобы кто-нибудь насладился кладом тем, кроме него самого, а после обернулся он лютым змеем и лежит теперь у этого клада. Пошел я тогда к конунгу и стал у него кузнецом. И в том суть моего сказа, что остался я без отчины и без виры за брата. Золото с тех пор прозвано «вира за выдру», и отсюда извлекают сравнения.

Сигурд отвечает:

— Многого ты лишился, и великие злодеи были твои родичи. Скуй ты теперь меч по своему уменью, чтоб равного ему никогда сковано не было, а я совершу великое дело, если смелости хватит, и если ты хочешь, чтобы я убил большого того дракона.

Тогда Регин смастерил меч и дает его Сигурду. Тот принял меч и молвил:

— Такова ли твоя ковка, Регин? — И ударил по наковальне и разбил меч. Он выбросил клинок тот и приказал сковать новый получше. Смастерил Регин другой меч и дал Сигурду, и тот на него взглянул.

— Этот тебе уж верно понравится, хоть и трудно тебе угодить.

Сигурд испытал этот меч и сломал, как и прежний. Тогда молвил Сигурд Регину:

— Видно, ты похож на древних своих родичей и очень коварен. Тут пошел он к своей матери, и она хорошо его принимает, и вот они друг с другом беседуют и пьют. Молвил тогда Сигурд:

— Правду ли мы слыхали, будто Сигмунд-конунг отдал вам меч Грам, надвое сломанный? Она отвечает:

— Это правда. Сигурд молвил:

— Отдай его в мои руки! Я хочу им владеть.

Она сказала, что он обещает быть славным воином, и дала ему меч тот. Тут пошел Сигурд к Регину и приказал ему починить меч по своему уменью. Регин рассердился и пошел в кузницу с обломками меча, и думает он, что трудно угодить Сигурду ковкой. Вот смастерил Регин меч, и, когда вынул он его из горна, почудилось кузнечным подмастерьям, будто пламя бьет из клинка. Тут велит он Сигурду взять меч-тот, а сам говорит, что не может сковать другого, если этот не выдержит. Сигурд ударил по наковальне и рассек ее пополам до подножья, а меч не треснул и не сломался. Он сильно похвалил меч и пошел к реке с комком шерсти, и бросил его против течения, и подставил меч, и рассек комок пополам. Тогда Сигурд весело пошел домой. Регин молвил:

— Нужно теперь выполнить наш уговор, раз я сковал меч, — и разыскать Фафнира. Сигурд отвечает:

— Выполним мы это; но сперва — другое: отомщу я за отца своего. Тем дороже был Сигурд народу, чем старше он становился, так что каждый ребенок любил его от всего сердца.

Грипир звался человек некий и приходился Сигурду дядей по матери. Немного погодя, после того как меч тот был скован, поехал Сигурд к Грипиру, потому что тот слыл премудрым и знал судьбы людей. Сигурд вопросил, как протечет его жизнь, а тот долго отнекивался, но под конец, по настойчивой просьбе Сигурда, поведал всю его судьбу, — и все после исполнилось. А когда Грипир сказал все, что ему хотелось знать, то поехал он домой. И вскоре затем встретился он с Регином, и тот молвил:

— Убей Фафнира, как обещал.

Сигурд отвечает:

— Совершится это, но сперва — другое: отомстим мы за Сигмунда-конунга и других родичей наших, что пали в том бою.

Вот идет Сигурд к конунгам и говорит им:

— Здесь побыли мы довольно и очень вам благодарны за любовь и за великую честь. А теперь хотим мы ехать в чужие страны и разыскать сыновей Хундинга; и хочу я, чтоб они знали, что не все умерли Вёльсунги. И для этого дела просим мы вашей помощи.

Конунги обещали дать ему все, чего он пожелает. Собрали тогда большую дружину и все как можно лучше снарядили — и струги и все доспехи, чтобы поход его был лучше других прежде бывших. Сигурд управлял тем драконом, который больше всех и виднее. Паруса их были отлично сотканы и великолепны на вид. Поплыли они с попутным ветром; но немного дней прошло, как поднялась непогода великая с бурей, и стало море — словно из крови. Сигурд запретил спускать паруса, хоть бы они порвались; напротив, приказал поднять их выше прежнего.

И когда поравнялись они с неким скалистым носом, то какой-то человек крикнул оттуда и спросил, кто ведет дружину. Ему ответили, что воеводой у них Сигурд Сигмундарсон, славнейший средь юных мужей. Человек отвечал:

— Все в один голос говорят про него, что ни один королевич не сравнится с ним. Хочется мне, чтобы вы спустили паруса на одном из кораблей и захватили меня с собою.

Они спросили, как ему имя. Он отвечал:

Хникаром звался я,

когда свою храбрость

В войнах я тешил,

Вёльсунг юный.

Кличь меня ныне

Старцем с Камня,

Фенгом иль Фьёльниром.

Еду я с флотом.

Они подошли к берегу и взяли старца на струг. Тут унялась непогода, и едут они, пока не прибывают в землю сынов Хундинга. Тогда Фьёльнир исчез.

Тут дают они разгуляться железу и жупелу, убивают людей и жгут жилье и все разоряют на своем пути. Спасаются толпы к Люнгви-конунгу и говорят, что напала рать на землю ту и злее свирепствует, чем все прежние воинства. Называли они непрозорливыми сынов Хундинга, что мнили, будто нечего им бояться Вёльсунгов, — а вот теперь войско ведет Сигурд Сигмундарсон.

Тут Люнгви-конунг посылает по всей земле скликать войско; зовет он к себе всех мужей, что хотят помочь ему оружием, — и вот он выходит навстречу Сигурду с огромною ратью, и братья его с ним. Завязывается там жесточайший бой между ними. Можно было в воздухе видеть много дротов и стрел множество, секиры, крепко разящие, щиты расщепленные, брони рассеченные, шеломы разбитые, черепа расколотые и груды людей, павших на землю. Долго так бушевала битва, — и вот идет Сигурд прямо к стягам, а в руках у него меч тот Грам; порубает он и людей и коней и выступает навстречу полкам, и обе реки у него в крови по плечи. И разбегаются люди на его пути, и никого не спасает ни шлем ни броня, и всякий думает, что никогда не видал подобного мужа.

Долго длилось это сражение с великим побоищем и грозным натиском. Редко бывает, чтоб напала сухопутная рать и дело ничем не кончилось. Так и тут было: стольких потеряли сыны Хундинга, что никто им не знает счета. А когда Сигурд далеко углубился во вражеские ряды, то вышли против него сыновья Хундинга-конунга. Ударил тогда Сигурд Люнгви-конунга и рассек его шлем и голову и живот под броней; и затем разрубил он Хьёрварда, брата его, пополам на две части, а после перебил всех сынов Хундинга, что еще остались в живых, и большую часть их дружины.

Едет теперь Сигурд домой с дивной победою и великим богатством и славой, добытою в этом походе. А дома, в родной земле, устроили в честь его пирование. А когда Сигурд побыл дома малое время, приходит Регин на беседу с Сигурдом и говорит:

— Верно, хотите вы теперь, как обещали, скинуть с Фафнира шлем тот, раз вы отомстили за отца и прочих своих родичей.

Сигурд отвечает:

— Исполним мы все, как обещали тебе, и не выпало у нас это из памяти.

Вот едут Сигурд и Регин в пустынные горы к той тропе, по которой обычно проползал Фафнир, когда шел на водопой, и сказывают, что с тридцать локтей был тот камень, на котором лежал он у воды, когда пил.

Тогда промолвил Сигурд:

— Сказал ты, Регин, что дракон этот не больше степного змея, а мне сдается, что следы у него огромные. Регин молвил:

— Вырой яму и садись в нее, а когда змей поползет к воде, ударь его в сердце и так предай его смерти; добудешь ты этим великую славу. Сигурд молвил:

— Как быть, если кровь змея того зальет меня?

Регин отвечает:

— Нечего тебе и советовать, раз ты всего пугаешься, и не похож ты отвагою на своих родичей.

Тут поехал Сигурд в пустыню, а Регин спрятался от сильного страха. Сигурд выкопал яму; а пока он был этим занят, пришел к нему старик с длинной бородой и спросил, что он делает, и Сигурд ему сказал. Отвечает ему старик:

— Это дурной совет: вырой ям побольше, чтобы кровь туда стекала, а ты сиди в одной и бей змея того в сердце.

Тут старик исчез, а Сигурд выкопал ямы, как было сказано. А когда змей тот пополз к воде, то задрожала вся округа, точно сотряслась земля, и брызгал он ядом из ноздрей по всему пути, но не устрашился Сигурд и не испугался этого шума. А когда змей проползал над ямой той, вонзил Сигурд меч под левую ключицу, так что клинок вошел по рукоять. Тут выскакивает Сигурд из ямы той и тянет к себе меч, и руки у него — все в крови по самые плечи. И когда огромный тот змей почуял смертельную рану, стал он бить головой и хвостом, дробя все, что под удар попадало. И когда принял Фафнир смертельную рану, стал он спрашивать:

— Кто ты таков, и кто твой отец и какого ты роду, что дерзнул занести на меня оружье?

Сигурд отвечает:

— Род мой неведом, и имя мне — Статный Зверь, и нет у меня ни отца, ни матери, и один совершил я путь.

Фафнир отвечает:

— Если нет у тебя ни отца ни матери, то от какого же чуда рожден ты? И если ты скрываешь от меня имя свое в смертный мой час, то знай, что ты — лжец.

Тот отвечает:

— Называюсь я Сигурд, а отец мой — Сигмунд.

Фафнир отвечает:

— Кто подговорил тебя на это дело и как дал ты себя подговорить? Разве ты не слыхал, что все люди боятся меня и моего шлема-страшилища? Остроглазый отрок, отважен был твой отец.

Сигурд отвечает:

— Подстрекнул меня крепкий дух, а совершить помогла эта мощная длань и этот мой острый меч, как ты теперь изведал; и редко в старости стоек, кто в детстве дрябл.

Фафнир говорит:

— Знаю я, что если бы взращен ты был в роду своем, то умел бы биться грозно; но большое диво, что кащей полоненный отважился биться со мною, ибо редко пленник отважен в поле.

Сигурд молвил:

— Попрекаешь ты меня тем, что возрос я вдали от рода. Но хоть был я взят на войне, никогда я не был рабом, и ты на себе испытал, что я — свободнорожденный.

Фафнир отвечает:

— За обиду принимаешь ты все, что я говорю. Но будет тебе на погибель золото то, которым я владел.

Сигурд отвечает:

— Всяк в добре своем властен лишь по некий день, и когда-нибудь всякий умрет.

Фафнир молвил:

— Мало, сужу я, ты совершишь, коль опрометчиво выйдешь в море, а лучше пережди на берегу, пока уляжется ветер.

Сигурд молвил:

— Скажи ты мне, Фафнир, если ты премудр: каковы те норны, что метят детей при родах?

Фафнир отвечает:

— Много их, и различны они по роду:

Иные — из асов, иные — из альвов, иные — дочери Двалина.

Сигурд молвил:

— Что за остров, где будут брагу мечей смешивать Сурт и асы?

Фафнир отвечает:

— Он зовется Оскапт.

И еще молвил Фафнир:

— Регин-брат — виновник моей смерти, и так сдается мне, что станет он виновником и твоей смерти, и все идет, как он пожелал.

Еще молвил Фафнир:

— Я носил шлем-страшилище перед всем народом, с тех пор как лежал на наследии брата, и брызгал я ядом на все стороны вдаль, и никто не смел приближаться ко мне, и никакого оружия я не боялся и ни разу не видел я пред собой стольких людей, чтоб не считал я себя много сильнее их; и все меня страшились.

Сигурд молвил:

— Тот шлем-страшилище, о коем ты говоришь, мало кому дает победу, ибо всякий, кто встречается со многими людьми, познает однажды, что самого смелого — нет.

Фафнир отвечает:

— Мой тебе совет, чтобы ты сел на коня и ускакал отсюда как можно скорее, ибо часто случается, что тот, кто насмерть ранен, сам за себя отомстит.

Сигурд сказал:

— Такой твой совет, но я поступлю иначе; поскачу я к твоему логову и возьму великое то золото, которым владели родичи твои.

Фафнир отвечает:

— Поедешь ты туда, где найдешь так много золота, что скончает оно твои дни; и это самое золото будет тебе на погибель и всякому другому, что им завладеет.

Сигурд встал и молвил:

— Поехал бы я домой, хоть бы и лишился великого этого богатства, если бы знал, что никогда не умру.

И отважнейший воин

властен над золотом

По некий суженый срок.

Ты ж, Фафнир, майся

в предсмертных муках,

И пусть тебя примет Хель.

И тут умер Фафнир.