В Стране Нартов славилась красотой Бадах, дочь Джилахстана. “Днем она солнце, а ночью — луна”, — так говорили о ней нарты. Радостно любовался старый Джилахстан красотой своей дочери, но мало-помалу эта радость обратилась в кичливость. “Не родился еще человек, достойный стать женихом моей дочери”,— хвастался он всюду, и слова его достигли ушей Сосруко. Решил Сосруко отправиться в путь, поглядеть — вправду ли так красива Бадах, как о ней говорят.

Вот едет Сосруко на своем Тхожее, едет-скачет и видит: расходятся в разные стороны три дороги, а на распутье сидит пастух Куйцук, и вокруг него пасутся козы.

— Желаю тебе счастливого дня! — приветствовал его Сосруко.

— И мы — и я, и козы — желаем тебе счастливого” дня! — отвечал Куйцук.

Он был печален, ибо недавно овдовел: умерла нартская девушка, которую дал ему в жены Сосруко, освободив ее из неволи.

— Какие новости в наших краях? — спросил Сос руко. — Ты ведь сидишь на развилине трех дорог, стало быть, ни одна новость не минует тебя.

— Утроба моя всегда пуста, а уши полны ново стями, — сказал Куйцук. — Я даже знаю, по какой при чине ты отправился в путь. Но ты опоздал. Много нартов опередило тебя, и цель у всех одна: коновязь Джилах стана. Среди нартских витязей, поскакавших к Джи лахстану, найдешь ты и Шауея, сына Канжа, и Батараза, сына Химиша, и славного Бадыноко. Я бы тоже туда от правился, да не знаю, на кого оставить своих коз. Ду маю: ну, не выдадут за меня Бадах, зато я хоть раз взгляну на ее красоту!

— А почему не выдадут? Надо испытать свое счастье. Давай поедем вместе.

— Нет, Сосруко, не поеду я с тобой. Надменная Бадах отказывает сильнейшим нартским витязям. Мне ли, простому пастуху, тягаться с ними? Даром, что ли, свою честь позорить, честь пастуха коз? Вот сижу я на развилине трех дорог, и мимо меня скачут нартские витязи, скачут во весь опор, гордо сидя в седле, не удостаивая меня своим взглядом. Зато с какой гордо стью смотрю я на них, когда они возвращаются с по никшими головами, с печалью во взоре, а кони их, опустив челки к земле, еле-еле волочат ноги! И я сразу вижу: вот этому не дали взглянуть на Бадах и выпрово дили вон, вот этого не пустили дальше кунацкой, а перед этим даже ворота в крепость не открыли! По тому что такова красавица Бадах: сидит она в башне и смотрит на приезжающих всадников. Не понравится ей всадник — его и в крепость не пустят, а понравится издали — его ведут во двор, и тут-то Бадах, разглядев его поближе, велит его прогнать, даже не пригласив в кунацкую.

— Ну! — удивился Сосруко, но все-таки погнал Тхожея к крепости Джилахстана.

Когда он подъезжал к крепости, заметила его из своей башни красавица Бадах. Она воскликнула:

— Если жив тот, кого зовут Сосруко, то он сейчас приближается к нам! Имя Сосруко днем и ночью на устах у всех нартов. Что ж, испытаем его мужество.

И Бадах приказала отвалить абра-камень и впустить Сосруко в крепость.

Сосруко въехал во двор и стал искать глазами коновязь, но такое множество оседланных коней стояло на дворе, что коновязи не было видно. “Это — кони женихов, и я отсюда уеду с позором”, — подумал Сосруко. Смутно стало у него на сердце. Он привязал Тхожея к абра-камню и направился к кунацкой. Не успел он дойти до нее, как вышел ему навстречу сам Джилахстан. Хмель играл в его глазах. Отец красавицы окинул Сосруко презрительным взглядом и сказал:

— Ага, и ты, сын пастуха, прибыл вслед за нарт скими витязями! Что ж, приступим к делу сразу, без лишней болтовни. Видишь этих могучих альпов, привя занных к коновязи? Их хозяева ищут руки моей дочери. Подумай, можешь ли ты тягаться с родовитыми нартами, если даже им не досталась моя дочь? Подумай, сын пастуха, и поезжай назад на своем захудалом сосунке!

Никто еще так надменно не разговаривал с Сосруко, никто еще так презрительно не смотрел на него, и всадник смутился от неожиданности. А маленький Тхожей, обиженный за хозяина и за себя, вдруг дернул поводья, привязанные к абра-камню, подбежал к коновязи, разогнал всех нартских альпов и сам стал у коновязи. Ярость коня придала силы Сосруко. Он сказал:

— Если ты хочешь приступить сразу к делу, Джи лахстан, то я готов. Видишь, как мой Тхожей разогнал всех нартских альпов и сам занял всю коновязь? Вот так же я заставлю удалиться всех нартских витязей и получу в жены твою дочь!

И так понравился самому Сосруко его ответ, что он рассмеялся от удовольствия. Но и Джилахстан рассмеялся — от кичливости:

Все сыновья пастухов мечтают о Бадах, но не все так дерзки, как ты. Если решил ты тягаться с нартскими витязями, то не болтай попусту, а попробуй-ка для начала выдернуть из земли пику нарта Бадыноко!

Пика нарта Бадыноко была так велика, так тяжела, что нельзя было внести ее в дом. Потому Бадыноко вогнал ее в землю у входа в кунацкую. Джилахстан предлагал всем, кто желал получить в жены Бадах, выдернуть пику Бадыноко, но не было еще такого нарта, которому удалось это сделать, которому удалось хотя бы пошевельнуть ее!

Сосруко взглянул на пику Бадыноко и сказал:

— Далеко этой пике до наковальни Тлепша! Если я выдерну ее, то Бадах будет моей, не так ли, Джилахстан?

— Если хочешь выдернуть пику — делай это по скорее! — крикнул Джилахстан. Дерзость Сосруко его испугала и рассердила. Он решил: “Не выдернет пику — прогоню его со двора”.

Сосруко подошел к пике, схватил ее булатными руками и вытащил. Бросив пику на порог кунацкой, он воскликнул:

— Теперь веди сюда твою дочь!

Лицо Джилахстана потемнело. “Неужели безродный приемыш, сын безвестного пастуха станет мужем моей дочери?” — подумал он. Подумал и сказал:

— Видно, решил ты Сосруко, что легко кончится твое испытание. Но тогда бы моя Бадах досталась пер вому нартскому витязю, прибывшему сюда. Нет, Сос руко, ты только приступаешь к делу. Ты показал мне свою силу. Теперь покажи свою меткость: далеко ли летает твоя стрела!

— Хорошо!—согласился Сосруко и запрокинул го лову. Высоко в небе кружилось небольшое облако. Ла сточка влетела в это облако и скрылась в нем. Сосруко натянул свой лук и пустил стрелу. Стрела врезалась в облако и пропала.

Джилахстан и Сосруко ждали возвращения стрелы так долго, что успела удлиниться тень от пики, лежавшей на пороге кунацкой. Стрелы все не было. Джилахстан обрадовался. Он повернулся к Сосруко спиной, сделал один шаг в сторону кунацкой и сказал, не поворачивая головы:

— Не рано ли ты назвал себя женихом, ты, чья стрела не собьет и ощипанного воробья!

— Постой, Джилахстан, погляди на небо! — оста новил его Сосруко.

Джилахстан поглядел вверх и увидел падающую стрелу. На ее головку была нанизана ласточка, а на хвост — облако. Стрела упала и врезалась в землю перед Джилахстаном.

— Теперь веди сюда твою дочь! — сказал Сосруко.

Джилахстана охватила тревога. “Погибаю, — подумал он, — несравненная моя Бадах достанется сыну пастуха!” Подумав так, он сказал:

— Не надейся, Сосруко, на то, что легко кончится твое испытание: оно только начинается. Показал ты свою меткость, но и нартские витязи, что прибыли до тебя, хорошо стреляют из лука. Покажи мне, каков ты в пляске. Плясать будешь на семи курганах из репьев, а вместо музыки — будешь сам себе подпевать.

— Хорошо! — отвечал Сосруко: ведь другого от вета у него не было!

Семь дней и семь ночей возили слуги по семьсот раз на семи арбах репейник на двор Джилахстана, а Сосруко сидел в кунацкой и смотрел, как воздвигаются курганы. Когда слуги воздвигли седьмой курган, Джилахстан вывел Сосруко из кунацкой и сказал ему:

— Вот мое слово: если ты в пляске растопчешь репьи всех семи курганов, растопчешь, сняв сафьяно вые чувяки, то станешь достойным женихом для моей дочери!

Снял Сосруко сафьяновые чувяки, влез на курган из репьев и стал плясать. Известно, что у джигита не тот огонь в жилах, не та сила в ногах, когда приходится плясать без музыки, но буйно плясал булатный Сосруко, плясал, сам себе подпевая, плясал шесть дней и шесть ночей и смял, растоптал репьи шести курганов.

Следила за его пляской красавица Бадах, и, чуть-чуть, едва-едва, затрепетало ее жестокое, надменное сердце. На седьмой день, когда Сосруко взошел на седьмой курган, взяла Бадах звонкую пшину, коснулась тонкими пальцами ее струн и заиграла танец кафу, заиграла для Сосруко. Тут вспыхнул огонь в жилах нарта, зазвенела в его ногах сила, и Сосруко стал плясать на одних носках— и смял репьи седьмого кургана,— остались от кургана одни пылинки! Сосруко подул на них и развеял в воздухе.

В это время послышался топот коня: нарт Бадыноко, услыхав, как Бадах играет для Сосруко, вышел из кунацкой, сел в седло и, не сказав никому ни слова, умчался. Что же тут удивительного, если крепко любил Бадыноко красавицу Бадах!

А Сосруко сказал:

— Я смял, растоптал репьи семи курганов, я обра тил их в пылинки и рассеял в воздухе. Теперь веди сюда твою дочь!

Джилахстан пришел в смятение. “Неужели моя дочь достанется сыну безвестного пастуха?” — подумал он в страхе. Но хитрость его была сильнее страха, и юн сказал:

— Подумай сам, Сосруко: разве можно отдать свою дочь в жены неизвестному человеку только за то, что этот человек хорошо пляшет? Умеешь ты плясать на дворе, умеешь ты и выпить в кунацкой, но этого мало: муж моей дочери должен быть смелым. Докажи свою смелость, верни назад Бадыноко, который уехал, рассердившись на нас, — и я сочту тебя достойным женихом для моей дочери.

— Хорошо, — отвечал Сосруко, потому что дру гого ответа у него не было, сел на Тхожея и поска кал вслед за Бадыноко. А Джилахстан обрадовался, решив:

“Как только Сосруко догонит Бадыноко, завяжется между ними ссора, ибо ревнив Бадыноко. Вступят они в поединок, и Бадыноко убьет Сосруко, ибо нет на земле человека сильнее, чем Бадыноко. Избавлюсь я от приемыша, от сына пастуха, и выдам свою дочь за самого родовитого нартского витязя!”

На закате поднялся Джилахстан на башню, чтобы взглянуть — не возвращается ли нарт Бадыноко. Однако он увидел не одного, а двух всадников: то были Сосруко и Бадыноко. Страх и трепет объяли Джилахстана. Он подумал:

“Как это удалось сыну пастуха вернуть назад нартского витязя?”

А вот как это удалось. Сосруко, нагнав Бадыноко, подъехал к нему почтительно, с левой стороны, и сказал:

— Бадыноко! Оба мы с тобой нарты, оба витязи, давние друзья. Доколе же мы будем позволять Джилах стану обманывать нас, насмехаться над нами? Давай по кажем ему, на что способно наше мужество: вернемся в крепость, увезем надменную Бадах, и пусть она выбе рет одного из нас себе в мужья.

— Согласен. Поедем, — отвечал немногословный Бадыноко, и всадники повернули своих коней обратно. Увидев их, Джилахстан решил отправиться к Тлепшу. Он отдал слугам строгий приказ: ни одной живой души не впускать в крепость до своего возвращения.

Когда нарты подъехали к крепости, они увидели, что вход завален абра-камнем.

— Видишь, Бадыноко, как глумится над нами Джи лахстан, — сказал Сосруко, — он даже во двор нас не пускает.

— Как же нам быть? — спросил Бадыноко.

— Не станем сразу ссориться с Джилахстаном, подождем немного, — ответил Сосруко. — Но ни одного человека не выпустим из крепости, ни одного не впустим в нее. Так как я мал ростом, то я влезу на гору, а ты выше меня, ты располагайся в лощине.

— Хорошо, — согласился Бадыноко и занял место в лощине. А Сосруко взобрался на гору.

Джилахстан в это время умолял Тлепша:

— Бог-кузнец, во имя жизни и смерти, прошу тебя: сделай для меня две такие стрелы, чтобы они попадали без промаха в цель, а попав, убивали насмерть!

Кузнец Тлепш ковал оружие только для честного дела. Он спросил Джилахстана:

— Зачем тебе понадобились такие стрелы?

— Ах, Тлепш, два чудовища-великана повадились ко мне, покоя мне не дают, хотят отнять у меня единст венную дочь!

Так обманул Джилахстан Тлепша, и бог-кузнец сковал для него две смертоносных стрелы. Джилахстан поблагодарил Тлепша и поскакал назад в крепость. Когда он уже достиг абра-камня, заметил всадника Сосруко и, еще не зная, кто он, пустил в него стрелу. Стрела Сосруко сломала одну из стрел Тлепша, а Джилахстан спасся, так как слуги отвалили абра-камень и быстро впустили хозяина в крепость.

Поднявшись на башню, Джилахстан взял свою дочь за руку, подвел ее к бойнице и сказал:

— Видишь того, кто стоит на горе?

— Вижу, — отвечала Бадах.

— Видишь того, кто расположился в лощине?

— Вижу, — отвечала Бадах.

— Если видишь, то скажи: в кого из них стрелять? У меня есть только одна стрела, что без промаха попа дает в цель.

Бадах трудно было сразу ответить отцу. До приезда Сосруко сердце ее склонялось к Бадыноко, а теперь оно заколебалось, склоняясь то в одну, то в другую сторону. Она взглянула на гору, и стоявший на горе Сосруко показался ей рослым нартом Бадыноко. А может быть, то был Сосруко? Она взглянула на лощину, и стоявший в лощине Бадыноко показался ей малорослым Сосруко. А может быть, то был Бадыноко?

— Отец, стреляйте в того, кто в лощине! — ска зала Бадах.

Прянула из лука Джилахстана смертоносная стрела, полетела в лощину, вонзилась в Бадыноко и убила его. Так от руки коварного Джилахстана пал славнейший витязь Страны Нартов, так погиб отважный Бадыноко, прозванный “Грозой чинтов”.

Сосруко пришел в ярость. Эту ярость породила любовь, ибо ни одного нарта не любил так Сосруко, как сурового Бадыноко. А ярость, рожденная любовью, велика.

— Заплатишь ты мне, Джилахстан, за гибель на шего Бадыноко!— крикнул Сосруко. Он сел на коня, поскакал к реке и отвел воду, которая шла в крепость.

— Ты видишь, что делает из-за тебя Сосруко, оставшийся в живых, — сказал Джилахстан своей до чери, — он хочет, чтобы мы погибли от жажды. Но я прикажу вырыть колодец. Бессилен против меня сын Сатаней, рожденный от пастуха!

А сын Сатаней, видя, что в крепости вырыли колодец, стал думать: как ему отомстить Джилахстану? Думал — и придумал.

В Стране Нартов было известно, что испы, крохотные люди, разрубили в сражении голову Джилахстана. Тлепш спаял эту разрубленную голову, наложив на нее медную заплату. Так и жил Джилахстан с медной заплатой на голове.

Вспомнив об этом, Сосруко вызвал страшную жару и навел ее на крепость: он надеялся, что голова Джилахстана расплавится. А потом он сменил жару на сильный мороз, чтобы заморозить расплавленный мозг Джилахстана.

Но хитер был Джилахстан. Во время страшной жары он приказал опустить себя в колодец, а во время сильного мороза — завернуть себя в семьсот бурок.

Как тут быть Сосруко? Как отомстить за смерть славного Бадыноко? Ничего не мог придумать сын Сатаней, и кружился он вокруг крепости, никого в нее не впуская, никого не выпуская.

Взмолились Джилахстану его люди:

— Нет в крепости травы для скота, погибнет скот. Разреши отвалить абра-камень и выпустить пастухов и стадо на волю. Сосруко нам ничего не сделает: он не враг пастухам.

— Нельзя отвалить абра-камень, — ответил Джилахстан. — Сосруко ловок, увертлив, он может проско чить в крепость.

Прошло некоторое время, и начался в крепости падеж скота. Но Джилахстан не разрешал отвалить абра-камень. А Сосруко кружился вокруг крепости.

Прошло еще много времени, и уже не только скот, — люди падали в крепости от голодной смерти. Истощенные, ослабевшие слуги стали умолять Джилахстана:

— Пожалей нас, прикажи отвалить абра-камень, дай нам перед смертью хоть раз взглянуть на свободную землю — так легче будет умереть!

Но Джилахстан был неумолим. Тогда Бадах сказала людям:

— Он не пожалеет вас. Он и меня не пожалеет, когда я умру!

Джилахстан был коварен и жестокосерд, но любил свою Бадах. И он приказал отвалить абра-камень.

Истощенные, ослабевшие люди радостно вышли на волю, смотрели на свободную землю, падали на нее, обнимая траву. Сосруко нигде не было видно. Джилахстан, который боялся его, приказал обыскать все ущелья, все укрытия, но Сосруко не нашли.

Прошло много времени, окрепли люди, окреп скот на пастбищах, пахари стали сеять просо и успокоились. Не успокоился один Джилахстан. И вот однажды пришли к нему пастухи и сказали:

— Мы бродили со скотом по степи и вдруг увидели труп у родника. То был Сосруко!

— Он притворился мертвым! — воскликнул Джи лахстан: он все еще боялся своего противника. Это по няла Бадах. Она сказала отцу:

— Разве Сосруко унизится до того, чтобы при твориться мертвым? Видно, он устрашил тебя великим страхом, если ты даже его мертвого боишься!

Слова дочери пристыдили Джилахстана. Он решил отправиться с пастухами к роднику.

— Нельзя же допустить, — сказал он, — чтобы труп сына пастуха осквернял прозрачную родниковую воду. Вы отнесете эту падаль в лес и бросите на съеде ние волкам.

Сосруко лежал на прежнем месте, головой к роднику. Слуги Джилахстана поворачивали его, пиная ногами, с боку на бок, но Сосруко был бездыханным. В его тяжелом булатном теле не было жизни. Джилахстан сразу почувствовал в себе смелость. Он толкнул труп сафьяновым чувяком и сказал:

— Ну, чего ты достиг, сын пастуха, приемыш, за тесавшийся к нартским витязям? Лежишь в степи и гни ешь! Теперь не будет нас, родовитых нартов, устрашать твой меч, выкованный Тлепшем из косы бога плодоро дия! Теперь этот меч будет моим!

Джилахстан нагнулся, чтобы вынуть из ножен меч Сосруко, но тут Сосруко вскочил, ударил Джилахстана булатной ладонью и сбил его с ног. Жизнь ушла из тела Джилахстана.

— Тхожей! — крикнул Сосруко. Из рощицы выско чил верный конь. Слуги Джилахстана разбежались в разные стороны, а Сосруко сел на коня и помчался в крепость.

Бадах сидела в башне и вышивала золотом платок. Сосруко крикнул ей:

— Эй, красавица, долго ты насмехалась над нарт скими витязями. Хватит!

Сосруко снял красавицу Бадах с башни, посадил ее перед собою на гриву коня и поскакал в обратный путь.

Вот едет Сосруко с драгоценной ношей, покрытой буркой, едет-скачет и приближается к развилине трех дорог. На распутье сидит Куйцук, а вокруг него пасутся козы.

Сказал Сосруко:

— Да умножится твое стадо, Куйцук! Помнишь, ты говорил мне, что мечтаешь хоть раз взглянуть на красавицу Бадах? Смотри: вот она!

И Сосруко приподнял бурку.

Но застенчивый Куйцук не осмелился взглянуть на прекрасную Бадах. Он потупил глаза.

Сосруко рассмеялся, пожелал пастуху счастливых дней и поскакал дальше, увозя на своем коне красавицу Бадах — ту, о которой мечтали все витязи Страны Нартов.

А Куйцук глядел ему вслед.