Двое заспорили о том, возможно ли рассердить Гиллеля.

— Уж я-то выведу его из терпения! — говорил один.

Побились об заклад в четыреста зуз.

Было это в канун субботы. Гиллель в то время собирался купаться. Пошёл тот человек и, проходя мимо дверей Гиллеля, стал выкрикивать:

— Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и вышел к нему:

— Что угодно тебе, сын мой?

— Хочу задать тебе один вопрос.

— Спрашивай, сын мой, спрашивай.

— Отчего у вавилонян головы неправильной формы?

— Сын мой, — сказал Гиллель, — важный вопрос ты задал мне — оттого, что у вавилонян нет хороших повивальных бабок.

Ушёл тот человек. Но через некоторое время вернулся и вновь принялся выкрикивать:

— Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и, выйдя к нему, спросил:

— Что угодно тебе, сын мой?

— Хочу задать тебе один вопрос.

— Спрашивай, сын мой, спрашивай.

— Отчего у тармудян глаза больные?

— Важный вопрос, сын мой, задал ты мне — должно быть, оттого, что они в песчаных местностях живут.

Ушёл тот человек, но вскоре вернулся и вновь давай кричать:

— Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и вышел к нему:

— Что угодно тебе, сын мой?

— Хочу задать тебе один вопрос.

— Спрашивай, сын мой, спрашивай.

— Отчего у апракийцев ступни широкие?

— Важный вопрос, сын мой, задал ты мне — оттого, что они живут среди болот.

— Много ещё вопросов я имею, но боюсь рассердить тебя.

Облачился в одежды свои Гиллель, сел и говорит:

— Спрашивай обо всём, что желаешь.

— Тот ли ты Гиллель, которого величают князем израильским?

— Да.

— Пусть же не будет много тебе подобных в Израиле!

— Почему, сын мой?

— Потому, что из-за тебя я потерял четыреста зуз.

— Будь же впредь осмотрительней. Ты не один раз четыреста зуз потеряешь, а рассердить Гиллеля тебе не удастся.